Пятница
Это был значимый день в моей жизни. День, когда вся Правда вышла наружу. Оказывается все это время… Давайте, обо всем по порядку…
Всю ночь, проговорили с Кайлом и сестрой про Макса, про мое и его прошлое, с описанием всех деталей моего взросления по его методикам и т.п. Именно по этой причине, услышав будильник следующим утром в 10:00 часов, отключил его и решил еще пару часов подремать. Кайл умотал рано утром на работу, я совсем не слышал его ухода, родные меня не стали тоже будить, так что я успешно проспал аж до 12:00 дня, после чего, впопыхах, перекусил и отправился к Максу в больницу. Из-за неблизкой дороги, добрался лишь ко времени, когда Максиму закончили делать всякие процедуры, прошел обед и по всему отделению был назначен «тихий час».
Приехав в середине дня в СПИД-центр, поднявшись на нужный этаж, обнаружил в коридоре родителей Максима, что мне и поведали о недавно проведенной процедуре Максу – снова было решено произвести пункцию легких (изъятие тамошней инфицированной жидкости). А так же рассказали о прошедшей ночи, что они вместе с Никки провели у постели больного.
Поделились своими мыслями на счет помощника Максима по бизнесу - мне было неприятно слышать подобные слова. Такие высказывания, хоть и произнесенные без мата и других грубостей, мне всегда казались ущербными и ограниченными по своей логике и по ряду других соображений человека, живущего в 21-ом веке. Высказывания касались внешнего вида Николаса (по словам родителей Макса, он совсем не оправдывал звания полноценного мужчины) и гомосексуальности в целом - думаю, Никки покинул палату Макса спустя несколько часов таких рассуждений, жаль, что самому Максу было некуда деваться.
Никогда не вступал в словесные баталии с людьми старшего поколения по сему поводу, так как просто не считаю нужным это делать – у каждого свой жизненный путь и у каждого свои жизненные приоритеты, убеждения. Нечего друг другу навязывать мораль. И дело не в воспитании, как мне раньше казалось… Дело во времени и в надломленных принципах и стереотипах. Иной раз кажется, что мир катится в Ад с такими (новыми) убеждениями, лишенными всякой морали, с вседозволенностью всего и вся, в любое время суток, в любом месте… С другой стороны, бывает так приятно окунуться в это все… Придерживаюсь взглядов, которые лучше всего отражены в фразе: «Жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Надо жить так, чтобы после свершения всего задуманного, не жалеть ни о чем, а лишь вспоминать прошлое с улыбкой на устах. Еще вспомнилась забавная цитата, где-то услышанная, где-то прочитанная: «Жизнь надо прожить так, чтобы Google знал об этом!» Сюда же можно отнести и следующую фразу, которую недавно прочитал: «Прошлое должно быть таким, чтобы было стыдно рассказать, но приятно вспоминать» - вот это оно самое! Это можно отнести и к Максиму, что привил подобную точку зрения мне в мои юношеские годы.
Пока я обо всем этом размышлял (про себя, конечно же), находясь в коридоре вместе с родителями, пытаясь своими мыслями заглушить нерадостный их разговор по поводу скорого ухода Макса и «что же делать потом?», из палаты показались врач с медбратом, что, видимо, производили забор каких-то анализов у Максима, либо просто разговаривали на какие-то определенные свои темы.
Нам было позволено войти. После всегдашнего словесного приветствия, я ринулся к Максу, чтобы поцеловать в щеку. И только после содеянного, вспомнил о присутствии его родителей, и подумал о том, что им такое действие могло бы показаться странным. Но, честно признать, мне тут же стало наплевать на их мнение, главное, что я доставил приятное Максу.
Из-за нахождения в палате родителей Макса, мы с ним так и не смогли в первую пару часов, как следует поговорить по душам, поделиться друг с другом чем-то сокровенным, что открылось в последнее время. Это я про свои мысли о его разговорах со всеми моими приятелями, что приходили к нему каждый день, мне хотелось поговорить с ним на эту тему, узнать, о чем были их разговоры или узнать о том, когда мне будет позволено об этом узнать…
А потом, после никчемных разговоров с родителями на отвлеченные темы, Максим просит их выйти, предлагает сходить перекусить в кафе на первом этаже или еще куда (они были только «за»). Я наблюдал за Максом все это время, пока мы разговаривали друг с другом (в основном мама и отец Макса между собой). Я отметил некую обеспокоенность Макса чем-то, а так же было невооруженным взглядом заметно, что он совершенно не слушал своих родных, думал о чем-то своем и вот, наконец, созрел попросить их выйти, чтобы переговорить со мной о чем-то, по всей видимости, важном. Он заметно нервничал, я не мог понять причину такого его поведения, сердцебиение и дыхание участились, хрипы стали слышны отчетливее.
Я проводил родителей до дверей, попросил принести мне пару булочек и стакан кофе со сливками из кафетерия: «Наверняка, когда закончим говорить, я сильно проголодаюсь. Он не умеет проводить краткие аудиенции» =)
Как только закрылась дверь, позади меня раздается чуть слышный голос Макса: «Джерри, сядь, пожалуйста»
Я сажусь рядом с ним: «Почему ты не пользуешься нэтбуком?»
Макс: «Это я должен сказать сам… Я должен сказать тебе нечто очень важное…»
Я: «Если ты про завещание…, давай потом…»
Макс: «… это не про завещание… Это про тебя, меня и… других людей… Слушай внимательно и не перебивай меня. Если я сделаю паузу или закашляюсь, ничего не говори, слушай до самого конца… Ты поймешь, когда он наступит»
Я: «Окей. Я весь - внимание»
Макс выдержал паузу. Хотя, скорее всего, он просто собирался с мужеством и мыслями, чтобы начать свою тираду. Затем, когда окончательно понял, что отступать некуда, начал свой рассказ.
Макс: «Я лгал тебе… Про прошлое, про настоящее, про будущее…, которого у меня больше нет… Хорошо, что ты сам узнал, или ребята помогли, неважно… Это хорошо, что ты узнал про то, что я являюсь владельцем сетки клубов, а то была бы еще одна ложь от меня. Я на самом деле не хотел этого… Никто никогда не хочет, чтобы такое происходило, но лишь раз поддавшись чьей-то уловке или решив попробовать запретный плод… Лишь раз обманешь в чем-то и… это, как снежный ком, он все растет и растет, уже не остановить…
Тогда, в лагере… Ты, наверное, знаешь… Я трахал многих парней, в основном моего же возраста (16-17,5 лет) – это была, своего рода, забава для меня, развлечение, летний отдых. Ты был исключением из всех исключений.
Сначала с тобой не получилось провести все это на территории лагеря, пришлось вести тебя к себе домой, а потом… Потом ты не стал убегать от меня, и не просто желал повторения, а проявлял неистовый интерес ко всему тому, что только что с тобой произошло, тебе было интересно, как это делается чисто технически и тебе были безумно интересны мои методики, ухищрения, на что велись многие ребята, на что повелся и ты сам. Благодаря тебе, я тогда точно понял, чему хочу посвятить свою жизнь – вот именно такому обучению молодых парней, делясь своими умениями. Но большей частью мне хотелось учить их теории, мне не хотелось, чтобы кто-то когда-то смог переплюнуть меня на практике. Единственный, кому я (по глупости своей) соизволил показать свои умения на практике и рассказать в подробностях про каждое из них – был ты.
Уже в последнее время я понял, что теряю хватку (именно из-за болячки), мне было бы необходимо найти себе замену и… Я вспомнил о тебе, я приехал к тебе и я убедился в том, что ты не растерял навыки, полученные в ходе твоего обучения в 14 лет. Оставалось плавно ввести тебя в клубный бизнес: сначала нужно было познакомить тебя с ним – это происходило через наслаждение (это было сделано для того, чтобы ты сам приходил туда еще не раз), а потом тебе были невзначай показаны разные люди, наполняющие клубы, их характеры и судьбы – тебе это интересно было всегда, наблюдать за людьми… Ну, а затем, после того, как ты проникся бы всей этой клубной, ранее недоступной для тебя атмосферой (а так же всем закулисьем, куда тебе был открыт доступ) – благодаря всему этому, что могло повлиять на твои мысли… Ты безусловно согласился бы с той должностью, что я тебе приготовил.
Но спустя, буквально, день общения с тобой, я понял одну важную вещь про тебя, такую вещь, которая, не смотря на всю свою драгоценность, сделает тебя никудышным моим заместителем…
Я понял, что ты, в отличие от меня, сумел раскрыть в себе еще одно качество, еще одно умение, которое доступно не всем, которого нет у меня. Я уже говорил о нем – это Любовь к ближнему, это самопожертвование ради любимых – ты получаешь удовольствие, доставляя удовольствие другим, помогая любимым. Я не знаю, как называется такая форма эгоизма, но ты определенно любишь себя за это свое качество…. Ты любишь себя через других - удовольствие и наслаждение приходят к тебе посредством общения с другими людьми, желательно тебе симпатичными… Ты любишь всех и вся, ты любишь все живое и неживое, ты любишь красивое и некрасивое, ты любишь все время, везде и всегда… Если я – секс, то ты, Джерри, неоспоримо, и есть это самое воплощение Любви… Твои друзья оказались правы – эта, сказанная ими вскользь фраза – и есть истина.
А теперь я хочу сказать то, к чему была вся эта долгая прелюдия. И я могу надеяться лишь на твое благоразумие: не срываться с места при особо щепетильных моментах, а дослушать все до конца…
Джерри, тогда в лагере… Я использовал тебя…, как куклу… Я изображал, что ты мне симпатичен, что мне нравятся все те вещи, о которых ты говорил – все это лишь для того, чтобы расположить тебя к себе и затащить в постель. Нет, ты мне вправду был симпатичен и некоторые вещи, в самом деле, мне были близки, но… Тогда мне хотелось лишь трахнуть тебя, такого молодого, еще ничего не знающего, не умеющего, мне так хотелось почувствовать всю упругость тебя еще никем нетронутого… После первой ночи, как я только что сказал, ты заинтересовал меня в плане твоего обучения, ты соглашался на многие вещи, от чего другие тут же сбегали от меня. На тебе я мог ставить различные свои эксперименты. Одним из таких экспериментов была та пьянка, когда пришли мои приятели, и мы втроем начали трахать тебя… Я был пьян, мы все были пьяны, а еще тогда ребята принесли косяки травы, я был одурманен пуще прежнего. Я наслаждался таким беспомощным тобой, ты был полностью в моей власти, в нашем тройном распоряжении, мы делали ужасные вещи с тобой тогда. У тебя по щекам текли слезы, но ты не кричал, все терпел, а мы по очереди подходили к тебе и пользовались тобой, как нам заблагорассудится. А потом, после нескольких часов такого времяпровождения, когда ты уже был в почти что бессознательном состоянии, мы решили оставить тебя на утро с…»
Я сидел возле Макса на стуле, согнувшись головой к коленям, прикрывая голову руками, я пытался отвлечь себя от мыслей о том дне, что так красочно описывал Макс сейчас. Пытался не слушать того, что он говорит. На моменте, когда он хотел сказать, в каком состоянии они решили меня оставить до утра, я не выдержал и промычал что-то нечленораздельное, лишь бы прервать его, не дать произнести окончание фразы, мне было ужасно плохо от этих воспоминаний… Мне хотелось плакать, но слезы все никак не показывались…
Макс: «…Я сказал тебе тогда, что это – некое посвящение в наше взрослое братство или какую-то подобную чепуху, мол, все через это проходили. Все это было лишь для того, чтобы повеселиться с парнями тогда вечером.
А потом мне стало интересно, как ты поведешь себя с девушками. Мне было интересно, есть ли у тебя влечение к женскому полу? Ты тогда мне стал рассказывать про девчонку, что приглянулась тебе в лагере, и как тебе было бы интересно общаться с ней ближе. Я стал учить тебя, что следует делать, чтобы она согласилась на то или другое твое предложение. Таким образом, вы сблизились с ней, а потом у вас были интимные отношения, о которых ты незамедлительно рассказывал мне.
Я знал эту девушку, Джерри… Я трахал ее… Она боготворила меня тогда… И я попросил ее поиграть с тобой в чувства, я приказал ей заняться с тобой оральным сексом, а потом переспать с тобой, именно поэтому, в твой первый раз, тебе ничто не мешалось – я был ее первым.
Вся эта первая любовь – все игра, она играла под мою дудку и никак иначе. После встреч с тобой, Мириам приходила ко мне и мы трахались с ней до утра. Но, что думаю, тебя больше всего поразит…. Пусть мы с тобой после того лагеря больше, практически, не виделись (и та пара телефонных звонков не в счет), и связь с ней ты потерял довольно быстро из-за своего признания к однополой любви, после ее истерики из-за этого…. Она все это знала, она знала, что ты это скажешь, и истерила она потому что так надо было…. Вы оба действовали по мною написанному сценарию…. Пусть теперь связь была потеряна с обоими для тебя, но… Мы были все еще вместе. Она по-прежнему приходила ко мне, она была со мной всегда…
Когда я говорил о девушке, с которой мечтал бы в будущем организовать семью и завести детишек… Знаешь, это было о ней… Со временем, мои взгляды на некоторые вещи переменились, и я понял, что она истинно любит меня, преданна мне, как никто другой и, что, в таком случае, можно было бы с ней, в самом деле, для услады взглядов и ушей моих родителей, оформить отношения. Уже все близилось к этому, как она прознала про мои не прекратившиеся увлечения парнями и мои деяния в ночных клубах – ей это явно не понравилось, она не могла больше терпеть такие отношения, когда я после парней, приходил к ней… Она ушла.
Я с полной отдачей занялся клубным бизнесом и совершенствовал своих парней там. А потом она вновь появилась в моей жизни, примерно, через полгода или чуть больше, после нашего расставания. Она говорит о своем прощении мне, о том, чтобы мы забыли все распри друг друга и начали новую жизнь вместе. Она смирилась с моим бизнесом, а я снова увлекся ею.
Спустя месяц или чуть больше, она сообщает, что беременна от меня. Моему счастью нет предела. Да, может быть, сначала я и находился в неком ступоре, мы были еще слишком молоды, как я считал, и ребенок мне сейчас совсем не был нужен. Но подумав над этим вопросом более серьезно, я решил, что как-нибудь да справлюсь с его воспитанием, если что, родственники помогут. Но не тут-то было…
По прохождению 6 месяцев, Мириам ночью становится плохо, мы едем в больницу, где через пару часов мне сообщают, что случился выкидыш – малыша спасти не удалось. А потом говорят почему. У нас была несовместимость по крови, а еще… У Мириам был ВИЧ…, который она благополучно передала мне… За время нашей разлуки, подцепила где-то, с кем-то и… Она знала о своем заболевании. Решила, что если ребенком не получится удержать меня от моих ночных похождений, так позже признается в специальном заражении. Она хотела одного - сделать так, чтобы я был только с ней, до последних дней только с ней и ребенком.
Еще через пару дней после выкидыша Мириам, я узнаю, что вирус в моем организме действительно есть, но пока в незначительном количестве, а потому ретровирусная терапия пока не нужна. Она стала нужна спустя пару месяцев, когда мне стало совсем фигово. Не знаю скольких я мог заразить при оральных ласках за все то время, пока не подозревал о вирусе в своем организме… Надеюсь, что никого… Да, я скотина, но я бы не смог жить спокойно, зная, что кто-то по моей вине болен этой дрянью… А она смогла… Она нарушила закон, но… Я почему-то не могу винить ее за это… Она хотела, как лучше, она не могла знать, что все обернется так, что мне не будет помогать терапия… Она думала, что таким образом, мы будем всегда вместе… Но не вышло… Мы поссорились и расстались вновь.
Недавно я попросил Никки найти ее. Она согласилась приехать ко мне на следующей неделе. Она теперь замужем, за таким же зараженным, как и она, и они ждут ребенка… А я… А я получил свое, получил по заслугам за все то, что совершил по глупости или действуя осознанно… И я должен был все это рассказать тебе…»
Я несколько минут не мог прийти в себя после всего того, что было услышано тогда в палате. Я не верил своим ушам, я закрывал глаза, отворачивался в сторону, лишь бы не видеть лицо Макса, не осознавать того, что это, в самом деле, он мне сейчас все говорил и все им сказанное – правда.
Я, все так же отвернувшись в сторону входной двери: «Значит…, все это время, ты мне врал… Все время, что мы были вместе…»
Затем уже повернувшись к нему: «Молодец, все сам сказал, без нэтбука… Можешь гордиться собой... Слушай, а, вот мне интересно, вообще было что-то, что ты делал не с целью какой-либо выгоды для себя, а просто так…?»
Макс: «А разве сама жизнь, проживание дней - не есть поиск наслаждений и подобного для утоления своих потребностей и желаний? Я делал то же самое. И я могу с уверенностью заявить – наша последняя встреча, все то время, когда мы были на Ямайке, до и после этого – это был я, настоящий я, поверь, я искренне наслаждался временем, что проводил с тобой…»
Я: «Как можно верить тебе после такого признания?... Получается, всю мою жизнь я придерживался взглядов и действий того, кто лишь пользовался мною для своих утех… А я, ведь, жил этими воспоминаниями… Мое сердце начинало бешено биться при воспоминаниях о моей первой встрече с тобой, о том, когда мы случайно повстречались взглядами, о том, как ты прикоснулся ко мне в первый раз, а еще я не смогу забыть никогда ту ночь, самую первую мою ночь, проведенную подле человека, который мне безумно нравился, в которого я был более, чем влюблен… А теперь оказывается, все это не более, чем твоя глупая игра… И теперь нет того светлого чувства при воспоминаниях о той ночи, теперь все кажется каким-то черно-белым, пресным, искусственным и омерзительным… Я могу простить многое, но только не игру с чувствами. Мало того, что ты играл моими чувствами, манипулировал мною, как хотел…, ты еще и девчонку сюда впутал… Хорошо она тебя облапошила…»
Я, вставая со стула, на котором все это время сидел: «Знаешь, я, наверное, пойду… Дома меня Лана ждет, мама, сестра… Что я вообще тут делаю?... А, Макс, какого черта я вообще сейчас здесь с тобой разговариваю?... Я, ведь, по сути – никто, ошибка в программе, выкидыш… Все твои действия в мою сторону – лишь для того, чтобы не пришлось подыхать в одиночестве… »
Я пристально смотрел в его лицо. Серое лицо с высохшими потрескавшимися губами, с темными кругами под глазами, рядом кислородная маска, что помогала дышать, а в руках и на груди множество разных трубочек, проводков, которые все поддерживают и фиксируют жизнь в его организме. Максим смотрел то в сторону, то на меня, и вновь, резко отводил глаза в сторону. Его глаза были влажными. Мне показалось, что еще чуть-чуть и он заплачет, но проходили секунды, а слез все не было.
Макс: «Ты думаешь, я не раздумывал о том, какова будет твоя реакция на все мною рассказанное? Я догадывался о таком твоем решении… И ты прав, ты безусловно прав… Я не надеюсь на оправдание или какое-либо прощение…»
Я: «Конечно не надеешься. Это было бы сверх самодовольством. Но ты не можешь не думать о том, что все эти слова, сказанные здесь и сейчас, в таком твоем положении, могут показаться менее значимыми, ведь, всегда главнее всего – человеческая жизнь. Ты умираешь, все это знают, а значит, ты специально ждал этого момента. Ты специально выжидал время, чтобы рассказать мне об этом. Ведь, при таких обстоятельствах…» - я обвел палату взглядом. – «… нельзя сильно злиться на умирающего. И действительно – о, черт! – не получается. Верно говорили в любимом «Докторе Хаусе», никогда не забуду ту фразу, как кстати, приходится она сейчас – «Все тебя любят на смертном одре» - это про тебя Макс. Ты играл и играешь до сих пор с чувствами других… Это так больно… Пусть у меня не получается злиться на тебя, как следует… Но и жалости к тебе я теперь не испытываю… И мне кажется, ты по праву за все расплатился…»
Он все так же смотрел в одну точку, словно, не слышал меня. Он слушал, безусловно, просто не мог ничего возразить против. Его глаза все так же были влажными, губы то и дело, подергивались - я чувствовал, как он хочет, но не может заплакать. Он снова выжидал…
После недолгого обоюдного молчания, я приоткрыл входную дверь и со словами: «На удивление, о тебе есть, кому позаботиться. Позову сейчас твоих родителей. А я пойду…» - я вышел из палаты Макса.
В коридоре, с диванчика, увидев меня, тут же поднялись родители Максима. Я сообщил им о своем уходе.
Мама Максима: «Но, как же… Что-то случилось дома? Как же твой кофе и пирожки…»
Я: «Съешьте сами… Нет, ничего серьезного не произошло, просто, мне надо домой…»
Мама Максима: «Ну, хорошо тогда. Ступай…»
Мы пожали руки с отцом Макса, еще раз попрощались: «Всего доброго…» - я направился вниз, к парковке.
Пока спускался в лифте и сидел в автомобиле, не решаясь двинуться с места, в голове то и дело проскальзывали какие-либо слова, выражения, высказанные Максом. Причем я практически не помнил того, что говорил я сам, что-то на автомате выговорил, и так быстро ушел и… Нет желания возвращаться… Почему вдруг пропало то чувство, что всегда звало меня на тот 5 этаж, без которого я не мог жить и дня, почему его разом не стало?... Неужели из-за всех этих слов, из-за того, что он наконец-то признался мне во всем? Да, правда ужасна, но… Столько времени быть вместе, не представлять, что ты будешь делать, как ты будешь жить без него, и в один момент забыть о нем, спокойно ехать домой, и не стремиться к нему вновь… Словно, его и не было никогда в моей жизни… Смогу ли простить и надо ли это делать, когда стало так легко… уже…, когда он еще даже не умер…
Дома рассказал обо всем Лане. Первыми ее словами были:
«Невероятно! Столько всего!»
Я: «Он предатель… Он предал мои чувства… Как я мог любить такого человека, переживать за него, да он… Он всю жизнь делал что-то для кого-то, только с целью выгадать что-то для себя впоследствии… Всегда и во всем расчет. Падонок… Чувство, как будто об меня вытерли ноги…
Черт, не могу поверить в то, что все то, чем я жил в свои юношеские годы, вся моя первая любовь – все чушь, все неправда, меня использовали… Так гадко осознавать это, когда… Раньше при рассказах ребятам о своих подростковых увлечениях и о том, как мы зажигали с Максом и с некой девушкой тогда – все это было так классно, так понтово, я был таким крутым в глазах других ребят, а теперь…
Если бы у него был ребенок от нее… Мне не кажется, что он бы действительно любил их… Я не верю, что такой человек способен на подобные чувства… Это снова было бы некой игрой, она бы опять исполняла его приказы, и думала, что дошла до этого своим умом, а он бы вновь наслаждался самим собой, а особенно тем, что удалось наладить отношения с родителями посредством удачного брака и ребенка…»
Лана: «Не думаешь, что он мог измениться? Не могу судить об их возможном будущем с детишками и подобном, но сейчас… Он даже сам это признает, такая болячка, кого хочешь, заставит прогнуться под себя, заставит стать зависимым… Мне кажется, он, в самом деле, сильно винит себя в своих грубых и ужасных поступках в прошлом. Но, заметь, он ничуть не сожалеет о том, что рассказал тебе обо всем этом.
И он жил с этим столько лет… Это почти так же, как с сестрой – никто никогда не спрашивал про нее, но оказывается она была у него, так же и здесь… Все это было с ним всегда, только не находило выхода, он так себя обезопасил от того, чтобы никто и никогда не узнал об этом, просто не стал бы его расспрашивать о его прошлом… Которого он страшился, о котором не хотел вспоминать… Но он должен был тебе сказать об этом… Это ожидание сегодняшнего дня, когда он должен был бы рассказать тебе об этом, чего он никому и никогда не говорил, о чем имеете понятие только вы вдвоем… Это снедало его, ему было страшно говорить об этом, но он должен был облегчить свою душу…
Он боялся своего прошлого, он боялся самого себя, того, кем он был тогда и какие вещи творил в то время… Ему не приятно об этом вспоминать, ему стыдно, он сожалеет и раскаивается… И он знает, что ты – единственный, кому он мог рассказать такое и кто… непременно простил бы его..., отпустил ему его грехи…
Ты простишь его, Джерри… Обязательно, простишь… И придешь к нему вновь… Просто это ты… Тот человек, то единственное, что было у него ценное в жизни… Ни родители, ни коллеги на работе… Только ты - Тот, ради кого он еще здесь…»